«Куда же, куда же ты»

Цена: 150 р

Автор: Белодед Владимир Константинович

Год выпуска: 2005

Таня и Мишка дружат с детства, и даже получили прозвище Неразлейвода. Но их детство заканчивается, и душа Тани начинает тянуться к Новому для неё миру – к Библии, Молитве, для неё родным становится Храм Господень. А Мишке по-прежнему ничего нет милее лошадушек и конюшни.

Их дружба претерпевает проверку самой жизнью, и самым серьёзным испытанием для ребят становится приход в их класс новой девочки – Ольги, что привыкла всех подчинять своей воле. Смогут ли Таня и Миша сохранить чистоту душ, сберечь свою дружбу?

Книга отвечает на сокровенные и глубокие вопросы: что такое Молитва и как влиться в её течение? как отвечать на зло добром, не позволив злу ворваться разрушительным смерчем в свою душу?

Из Книги:

Батюшка присаживается возле Танюшки и берёт её руки в свои ладони, густо пахнущие сосновой смолой и ветром. Таня вслушивается в запах батюшкиных рук и снова закрывает глаза.

– Мне кажется иногда,– говорит она тихонечко,– что я не живу, а брежу. Взгляну на мир иной раз, и ужасаюсь. Это – мир Божий? Не может быть… Потому что всё настолько уродливо, и лица – не лица, а чудовищные рожи; и глаза – не глаза, а жернова всепротирающие; изо ртов не языки торчат, а острые мечи, вращающиеся и всё рубящие в кусочки… И не люди будто вокруг, а что-то невообразимое! Мне страшно тогда становится, батюшка, и жить трудно, до боли, до судорог... И хочу я видеть мир и людей не такими, и не такие глаза у себя иметь хочу! И – молюсь. Часами иногда молюсь, плачу, смертный глаз вымываю. Боязно мне мёртвой жить, страшно, и светлого душа жаждет… И как отмолю душу свою, так легче становится, так легко и свободно, что я только диву даюсь на свой прошлый взгляд. И после омовения молитвенного всё видится иначе: сквозь зримые черты лиц человеческих лики неземные просвечивают! Светятся тихонечко, ясными звёздочками глаз украшенные. И тает во мне сердце, и плачу я, и Бога благодарю за ЭТО видение, за ЭТОТ взгляд… И так прошу Господа: «Господи! Твоими очами мир хочу узревать, ибо Твои очи – есть очи Любви и Веры! Очи сердца Твоего всюду Свет видят, во всём Святое прозревают, и я хочу жить Твоими очами проникновенными, Господи Боже мой! Помоги мне в моей слепоте, вырасти во мне очи Твои, Милостивый Иисусе!..»

И вот сейчас, когда молилась я тут, страшное мне было… Страшное! Поначалу-то ничего вроде, молюсь, и светлее в сердце, светлее, и руки-ноги не дрожат, и сердце не клокочет, а Тишина всюду… Благостно!.. Чуть было я от Благодати не уснула сладенько, как дитятко в колыбелечке, а тут и началось… Какие слова найти мне, батюшка, чтобы рассказать тебе, что я пережила? Наверное, это самый настоящий ад. Такая озлобленность вдруг на меня накатила, и меня под себя подминает. И встают передо мною мои одноклассники, и у них не лица, а прямо-таки рожи, и все они изрыгают на меня хулу и проклятия. В каких только грехах меня не обвиняли! Я таких даже не знаю, о таких даже не слыхивала, сколько живу… А рожи сменяют одна другую и колют меня словами, режут обвинениями, терзают смехом уничтожающим. И горько мне, и больно, а изменить ничего не могу, слушаю. И – самое главное, батюшка, во мне соглашаетсявсё, и говорит во мне кто-то, что воистину я грешна во всём! Понимаешь, во ВСЁМ на свете я грешна! Правда, не лично я, а как будто грехи всего мира есть во мне, и в том я грешна, что ношу их в себе, хоть и не знаю. И взмолилась я тогда Господу Иисусу: «Господи! Прости меня за всё, что совершила я худого, о чём худо подумала, что недоброго из уст вынесла! Грешна я, Господи, во всём грешна, ибо весь мир со всем своим богатством и грехом – во мне, и посему признаю я сие, что грешна я! Но Ты, Господи, войди в душу мою, освети сердце моё и побори во мне весь грех мира! Ты – Спаситель мой, Ты – Надежда моя, и с Тобою лишь идя – и смогу я темноту ночи зимней одолеть! Помоги же мне, Господи Милосердный!»

И знаешь, батюшка, будто сердце моё мне сказало, тихо так, едва слышно, но я услышала, смогла, слава Богу. Слышу я чёткую мысль, настолько живую, что она через меня сама проходит и отпечатывается прямо в сердце… Слышу я: «Молись, доченька, молись! Благословляю тебя на молитвенный труд, на подвиг великий ради спасения многих… Молись за себя, за род свой, за любимых своих, за знаемых и незнакомых, за больных и сирых, за здоровых и парящих в высях Небесных, за малых и великих, за грешных и светлых… Молись, родная, и да будут молитвы твои молитвами искупительными, ибо многие не могут припасть к роднику молитвенному, а спасения жаждут. Молись за них ты, и грехи их неси ты, и искупай их ты в слезах кровавых, в поту горьком! Молись и знай, что труд молитвенный спасёт тебя и многих с тобой. Молись и веруй, что что бы ни случилось с тобой – всё послано от Господа! Аминь».

И я молилась… И тишина была великая после слов этих… Такая тишь, что всё в мире будто бы замерло от восхищения и благоговения!.. Трепет по жилочкам побежал, огонь в груди разлился, а сердце – сердце моё запело. Батюшка! Запело сердце во мне, и слёзы потекли, жгучие, горячие, бездонные. И всех – люблю, и всех проницаю, и несу в себе. И горько, и радостно! И всех жаль, тех, кто в злобе пребывает… Но вера есть, что переживут злобу сию и выживут, вытянутся, выплывут ко Слову Божию… Весь мир страждет, солнца жаждет, а не может подняться из праха. Его ли вина? Беда это его, горькая долюшка. Но ведь все – Божии; и горькие, и солёные, и сладкие; и ароматные, и отвратительные, и гнусные. И все – на пути…

Танюшка помолчала и повторила тихо:

– Все – на пути, а путь лишь Господу известен, Любви Его открыт… И не судить мир приходил Христос, а спасти из пасти змиевой… Хочу Христовой быть, батюшка, Христу всю себя отдать, от помышления малого до дела великого… Но я так мала, отче, так мала!.. Вот и молюсь, дабы помогал мне Господь в ежием шаге моём по пути святому… Тебя вот дождалась, и рада, и люблю… Знаешь, как я люблю тебя, батюшка! Сердце кровоточит, вот как люблю. Кажется, жизнь за тебя сейчас отдам, если надо, и за кого угодно отдам!.. Но Воля Божия такова, что по капельке надо жизнь отдавать, по крошечке, по клеточке малой… Ежий день умирать, и ежий час воскресать во Господе единственном, в Любви Его Святой!..

Батюшка! Со мною что-то происходит, и я рада этому, и трепещу, и хочу в этом жить, и ни на что не променяю… Но я не совсем понимаю – что это? как это? откуда и зачем? – но радуюсь безмерно, радуюсь и трепещу! И – праздник на душе, а казалось, что не переживу этакую тяжесть: грех мира в себе нести и умирать вместе с ним, а в Господе воскреснуть! Я не разумею, многого не понимаю, но сердце моё оживает, и говорит само в себе: «Всё я с Господом могу! Всё! И пусть будет тяжело, подчас даже невыносимо, но с Господом-Христом – вынесу, переживу и – воскресну! Аминь».

Таня замолчала, прижавшись к отцу Никону. Молчал и он, и плакал тихо, как мальчишка, оттого будто бы плакал, что нашёл потерянное когда-то, давно утраченное, а вот теперь – нечаянно найденное, а потому – трижды любимое и желанное. Таким родным показался и батюшка Никон Тане, что она замерла сердцем и воскликнула в себе: «Господи! Одна секунда такого родства – многого стоит! Один лишь миг духовного слияния – и стоит ради него всё перетерпеть, перестрадать, пережить, но обрести вот сей малый миг счастия великого. И не надо долгих слов, объяснений, разговоров вокруг да около, а всё понятно, ВСЁ! – и без словопрений: я так думаю да я так понимаю. ВСЁ открыто, всё родное, близкое, самое дорогое и бесценное. Эх, да вот так бы – да с ежией-то душой! Весь мир тогда – братство живое, единое, неразрывное и неделимое, Божие Святое!.. Помоги, Господи!..»